Раньше у него просто номер был, а мы написали на борту большими буквами «Вальхаллище». И носовую фигуру изобразили. Валькирию, разумеется. Раздвинутыми ногами вперёд. И вот, представь себе, пацан, — идёт по морю супертанкер. Огроменная дурища полкилометра длиной и дэдвейтом под полмиллиона тонн, тащит в своём стальном брюхе несколько миллионов баррелей весьма горючей нефти. И тут к ней на всём ходу подлетает наше «Вальхаллище». «Вот зи фак?» — спрашивает капитан этого монстра, на фоне которого мы как блоха на слоновьей жопе. Я к тому времени поболтался по морям и по-англицки наблатыкался вполне прилично, но тут включал самый жуткий акцент, который только могли вообразить себе зрители голливудского кино про русскую мафию. Как будто отродясь ничего аутентичнее «Ху из он дьюти тудей» и «Ландэн из э капитал оф грэйт британ» не слыхал. «Ви а, — говорю, — из э крэйзи рашн пайрэтс. Энд ю гив сюда олл кэш оф маней. Квикли. Эназер — торпедо аттак и трындец тебе, факин ступид сеа манкей». После чего высаживаем им на борт… Нет, не абордажную команду. Бухгалтера. Правда, в форме НКВД и с маузером. Чисто для имиджа. Он сообщает суммы и номера счетов на Каймановых островах, капитан, очень сильно бледнея лицом, связывается по радио с судовой компанией. Бухгалтер с треском заводит красный кухонный таймер на двадцать минут, ставит его на стол капитану и резвой трусцой возвращается на катер, прихватив по дороге судовую кассу — чисто на сигареты и пиво, там обычно и сотни тысяч баксов не наберётся. Капитан смотрит на таймер и гадает, действительно ли у нас в трубах взведённые торпеды, или мы блефуем. И проверять ему не хочется, потому что репутация у крэйзи рашнз самая что ни есть стрёмная. Потом нам сообщают по радио, что деньги упали на счёт, и мы, прощально гуднув, отваливаем, поднимаясь на редан и выжимая все пятьдесят узлов из двух движков нашей «Вальхаллищи». Таймер оставляем капитану на память о встрече, у нас ещё есть. Это самый неприятный момент, потому что присутствует ненулевая вероятность, что к нам уже летит на всех парах какой-нибудь пограничный эсминец, которому мы на один зуб даже будь у нас на самом деле торпеды. Ах, да, забыл сказать — один аппарат у нас был пустой, а во втором торпеда таки была — но учебная, без боевой части. Мы, конечно, были те ещё отморозки, но всё-таки реально подпалить миллион-другой баррелей нефти — это как-то чересчур. Так что да, мы блефовали. Но всегда удачно. И знаешь почему, пацан? Да потому что это с самого начала был чёртов договорняк! Не с капитанами, конечно, капитаны были нужны только для того, чтобы убедительно намочить под собой стул, зафиксировав факт нападения пиратов. Они и правда лом очком перекусывали, осознав, что могут оказаться на самой большой в мире погребальной ладье, на которой и отправятся, красиво полыхая, в то самое вальхаллище. Договорняк этот выстроили «белые воротнички» из судовых компаний, и был он, по сути, гениальной схемой выдаивания денег из глобальных страховых компаний. Наша роль была самой драматической и далеко не главной. Деньги, которыми «откупались от пиратов», рассасывались со счетов и, за вычетом наших скромных процентов, хитрыми путями возвращались в те же компании, которые их заплатили. А покрывали всё страховые выплаты. И накрылась афера не потому, что нам изменила флибустьерская удача, а из-за того, что её бенефициары в офисах Лондонского Сити стали жить уж совсем не по средствам, потеряли берега и спалились, сдав всю схему. Они присели на много лет, а мне пришлось бежать, сменив континент проживания на более жаркий и унося в клюве то немногое, что удалось спасти от Интерпола. На этом и закончилась моя карьера пиратского капитана. Как видишь, пацан, ни одного моряка при этом не пострадало, а что до страховых компаний… Ну, «онли бизнес», как говорят те же англичане. Страховщики сами хуже пиратов, это тебе любой моряк подтвердит. А сейчас, пацан, я советую тебе лечь подремать, потому что ночью спать нам, возможно, не придётся.
Ночью спят олень и лось,
дрыхнет всяка птица.
Ночью бы и мне спалось,
только вот не спится…
***
— Просыпайся, пацан, пора. Да, я вижу, что темно. В этом и смысл. Одевайся и куртёшку накинь, там прохладно. Давай, продирай глаза, а лучше сразу умойся. Я знаю, что ты не фанат гигиены, но умывание бодрит. А я пока инструмент подготовлю. Да, вот эту штуку обмотаю вон той штукой, будет увесисто, но мягко. Мы же не хотим никому навредить? В смысле, больше необходимого. Придержи вот тут, я затяну узел. Вот, готов «Дубинал Миротворец», табельное оружие ночных гуманистов. А то ишь, выдумали, мост приватизировать! Готов? Проснулся? Тогда пошли потихонечку. Инструмент я собрал, какой нашёл здесь и на барже, он весь рюкзак занял, так что нести еду, воду и одеяла придётся тебе. Я из обивки матраса скроил мешок, на, примерь. Выглядит так себе, но я не швея. Нормально? Не трёт, не давит? Лямки из ремня безопасности, я его в брошенной машине срезал. Жестковаты, но зато широкие и прочные. Попрыгай. Как зачем? Обязательно надо попрыгать, вдруг звенит? Вот, нормально всё. Я уже прыгал, у меня тоже всё хорошо. У нас с тобой, пацан, тайная стеллс-операция ниндзя-стайл, так что шуметь нам нельзя. А если бы ты спросил, кто такие эти ниндзи, то я бы тебе ответил, что это хитрые засранцы, которые гадили по мелочи самураям.
Самураи — узкоглазые воины, двинутые на всю башку своим «бусидо». Такой кодекс чести в виде набора инструкций, чего воину можно, а что западло. Чашки, например, расписные иметь западло, а бошки крестьянам рубить ни за хрен можно. Причём крестьянину защищаться было от него никак нельзя. Захотел этот самурай тебе башку срубить, чтобы новый меч на заточку проверить, — изволь подставлять шею с поклоном. Потому что у них бусидо, а сами они, значит, воины — буси. Вот народные массы и выделили изнутри себя умельцев, ниндзя. Мечом их сражаться никто не учил, а стоил тогда меч столько, что всей деревней не укупишь. Приходилось импровизировать — например, пойдёт такой самурай в сортир посрать, кимоно размотает, над дыркой присядет, булки расслабит, и тут ему прямо оттуда бамбуковое копьё по самые гланды — нась! Это ниндзя там сидел, дышал через трубочку, ждал своего часа. Ну и всякие другие подлые приёмчики — типа ядовитых дротиков из духовой трубки и тому подобных безобразий.
Вышло солнце из-за Фудзи,
по реки поплыли буси.
Это ниндзя из сортира
им устроил вроде тира…
— В общем, дубина народного гнева нахлобучивала прислужников эксплуататорского класса, как нам в школе объясняли немного по другому поводу. Слезай с борта, я поймаю. А теперь не шумим, до моста идём тихонько. Надо только… Да блин!
Метнувшееся из кустов с гортанным хриплым криком тело сбило Ингвара на землю, и они покатились в тень, под борт катера, куда не доставал свет луны.
— Ах, ты! Да чтоб тебя! Кончай царапаться, дура! Ногти когда стригла вообще? Вот же балда лысая… Нет, не вырвешься, только руку себе вывихнешь! Блин, пацан, про неё-то мы забыли! Видать, разбудил своим трёпом и оказался слишком близко. Вот ты упёртая, покалечишься же, балдосья! Пять лет принудительного спортзала это вам не шуточки! Слушай, пацан, что с ней делать-то? Я её в захвате держу, но, если отпущу — опять кинется. Силы в ней как в перепёлке, но энтузиазм прямо берсерковский. Потом расскажу, кто это, если не забуду. Эх, не для тебя ковалось оружие возмездия, лысое ты недоразумение, но что поделать… Пацан, подай мою дубину. «Дубинал Миротворец» мой, он куда-то в кусты отлетел. Да не бойся, я её держу. Пусть шипит и плюётся, не обращай внимания. Давай сюда. Да рукояткой, что ты тупишь! Ага. Н-н-на! Всё, общий наркоз, считай, провёл. Да не переживай ты так, у меня рука лёгкая. Как комарик укусил. Сейчас пощщупаю… Шишка будет здоровая. Ого у неё шрамов на лысой башке! Ей что, мозг по гарантии заменяли? Похоже, не помогло…
